В Кабановке сентябрь всегда приходит внезапно. Еще вчера томило июльское марево, а сегодня воздух уже звенит прохладой, и с реки наползает туман, оседая на яблонях тяжелой влагой. В такие дни особенно остро чувствуется время — оно словно течет медленнее, обволакивая деревню густой пеленой воспоминаний.
В тот вечер у Кирилла собрались старые друзья — отмечали его сорок пятый день рождения. Четверо инженеров с бывшего оборонного завода, который теперь превратился в торговый центр. Витек — худой, нервный, с вечно дергающимся глазом. Темка — грузный, основательный, как старый дуб. Федор — седой уже совсем, хотя моложе всех. И сам Кирилл — в выцветшей футболке с логотипом "Металлики", в которой ходил еще в институте.
Парились в бане до одури, до красных полос на спине от веников. Пили водку, потом разбавленный спирт. Темка притащил старый кассетник, поставил "Сектор Газа" — как в молодости, когда по выходным собирались у него в гараже паять усилители для местной рок-группы.
"Помните Серегу Калачева?" — вдруг спросил Кирилл, разливая по пластиковым стаканам. — "Который пропал в девяносто седьмом?"
"А то," — Витек поморщился. — "Мы ж вместе его искали. Три дня по лесам лазили."
"Нашли только рюкзак на старом кладбище," — добавил Федор. — "И все."
Темка молчал, глядя в окно, где сгущались сумерки. Он тогда последним видел Калачева — они возвращались с ночной смены, и тот вдруг решил срезать путь через погост.
К полуночи засобирались домой. Хотели вызвать такси, но местный таксист, Михалыч, после девяти принципиально не выезжал. Решили идти пешком — чего там, всего-то три километра через лес.
Темка прихватил кассетник, и хриплый голос Юрия Хоя разносился в ночной тишине. Шли, спотыкаясь и цепляясь за кусты, горланили "Пора домой". Витек все порывался рассказать какую-то историю про квантовую механику, но никак не мог собраться с мыслями.
Тропинка вывела к старому кладбищу. Луна, словно специально, спряталась за тучи, и только звезды тускло мерцали сквозь голые ветви берез. Темка вдруг остановился, выключил музыку.
"Слышите?"
Где-то вдалеке играла гитара. Тихо, едва различимо, но мелодия казалась знакомой.
"Да ну, мерещится," — Федор попытался рассмеяться, но смех вышел нервным.
"Точно вам говорю," — Темка двинулся в сторону звука. — "Это же Калачев играет. Его манеру ни с кем не спутаешь."
"Тём, ты что?" — Кирилл схватил его за рукав. — "Какой Калачев? Двадцать пять лет прошло!"
Но Темка уже не слушал. Он шел между могил, спотыкаясь о кресты и оградки. Остальные, переглянувшись, двинулись следом.
Звук привел их к старому кладбищенскому туалету — покосившейся постройке из почерневших досок. Дверь была приоткрыта, и оттуда лился слабый свет.
"Серег, ты здесь?" — Темка шагнул к двери.
"А где ж мне еще быть?" — раздался знакомый голос. — "Заходи, сыграем. Я тут новую песню выучил."
Федор дернул Темку за плечо:
"Не ходи. Это... это не Калачев."
Но было поздно. Темка уже шагнул внутрь. И вдруг — словно его и не было. Только гитара заиграла громче, и к ней прибавился еще один голос. Знакомый, хриплый.
"Мужики!" — крикнул Витек. — "Бежим!"
Но ноги словно приросли к земле. А из туалета уже доносился разговор — Темка и Калачев обсуждали какой-то концерт, который планировали еще в девяносто седьмом.
"Надо что-то делать," — прошептал Кирилл.
И тут Федор вспомнил. В тот день, когда пропал Калачев, он рассказывал про какой-то древний обряд. Что-то связанное с перекрестками времени, с местами, где грань между мирами истончается. И что на старом кладбище есть такое место — нужно только знать правильные слова.
"Эй, Серег!" — Федор шагнул к двери. — "А помнишь, как мы на проходной диод паяли? Который все время перегорал?"
Гитара на секунду замолчала.
"Федька? И ты здесь?" — в голосе Калачева послышалось удивление. — "Заходи, конечно помню! У меня как раз новая схема есть, только припой кончился..."
И Федор шагнул внутрь.
То, что случилось потом, не смог бы объяснить даже самый искушенный физик. Туалет словно растворился в ночном воздухе, оставив после себя только слабый запах канифоли и пожелтевший номер журнала "Радио" за 1997 год.
Витька с Кириллом нашли только утром — они сидели у могилы Калачева и увлеченно обсуждали какую-то схему, чертя на земле радиодетали. На все вопросы только отмахивались — мол, Темка с Федором скоро вернутся, пошли за припоем.
А через неделю в местном баре появился новый музыкант. Никто не знал, откуда он взялся, но играл он до боли знакомые песни. А в перерывах рассказывал удивительные истории — про квантовые переходы, про параллельные миры и про то, что времени, на самом деле, не существует. Есть только вечный сентябрь, вечная баня у Кирилла и нескончаемый концерт, на который все мы когда-нибудь попадем.
Говорят, иногда по ночам на старом кладбище можно услышать музыку. Кто-то играет на гитаре, кто-то подпевает хриплым голосом. А если прислушаться, можно различить звук паяльника и негромкий разговор о каких-то диодах.
Туалет, конечно, давно снесли. Но местные знают — каждый сентябрь, в ночь полнолуния, там появляется дверь. Просто дверь, без стен, прямо посреди кладбища. И если открыть ее...
Впрочем, никто не открывает. Почти никто. Разве что иногда какой-нибудь случайный прохожий, услышав музыку, решит заглянуть на огонек. Говорят, там всегда есть свободный паяльник. И припой никогда не кончается.
А Темка... Темка иногда звонит своей жене. Но почему-то всегда с таксофона, и номер определяется как "СССР, Московская область". Говорит, что задерживается на работе. Уже двадцать пять лет задерживается.
И каждый год в день рождения Кирилла в его бане собираются четверо. Парятся до одури, пьют водку и слушают "Сектор Газа". Правда, Кирилл уже не помнит, кто из них настоящий, а кто — только отражение в запотевшем зеркале времени.
Но в Кабановке такими мелочами давно никого не удивишь.
Возвращение
